Андрей Николаевич Кочергин ― личность во всех отношениях неординарная, а в каких-то ― уже даже легендарная. Создатель крайне жесткой школы каратэ Кои но такинобори рю, «зачинщик» соревнований по боям с ножом на территории России, супермен, который на глазах у миллионов ошеломленных телезрителей варварски сначала резал, а потом зашивал себе ногу ― просто, чтобы объяснить свой подход к проблеме выживания в тех экстремальных условиях, которые зачастую и есть наша жизнь… И вместе с тем ― человек с глазами, улыбкой и душой ребенка, чистого и беззащитного. Человек, искренне убежденный в том, что сильные люди ― добрые люди. Его книга «Мужик с топором», вышедшая несколько лет назад, стала бестселлером. Последовавшая за ней «Как закалялась сталь―2» лишь закрепила этот первый успех. Сейчас на подходе очередная ― «Православие или смерть». Все, что делает Кочергин, он делает, стараясь быть верным своему собственному девизу: «Абсолютная беспощадность по отношению… к самому себе». Кому-то такая установка может, конечно, показаться нехристианской. Но это разве тому, кто никогда не слышал слов преподобного Исаака Сирина: «Пределом своего желания угодить Богу поставь смерть». Не исключено, что с тем, кто назовет его добрым христианином, Андрей Николаевич поспорит, не настояв же на своем мнении,― обидится. Но это эмоции. А факт в том, что его «беспощадность к самому себе» ― то, к чему особенно стоит приглядеться многим из нас, живущих в эпоху, когда саможаление стало одной из главных немощей христианства, а дух жертвенности едва теплится, когда едва ли не верховным идолом современного общества стали комфорт и удобство мира. Да и вообще есть в Кочергине немало такого, к чему приглядеться важно. И мнение его по многим (может, и не по всем, конечно) вопросам стоит того, чтобы к нему прислушаться, хотя он и говорит о нем, что оно ― его, и не обязательно правильное…

А потому ― о боевых искусствах и Православии, о чувстве долга и самоотвержении, о честности с самим собой и о субъективном, но очень интересном толковании евангельских заповедей с Андреем Николаевичем Кочергиным беседует главный редактор журнала «Православие и современность» игумен Нектарий (Морозов).

— Думаю, что большая часть наших читателей может быть не знакома ни с «Мужиком с топором», ни с другими Вашими книгами. Как Вы сами можете описать свой жизненный путь ― хотя бы вкратце?

— Жизненный путь обыкновенного русского человека. Наверное, самой яркой частью моей биографии является то, что я офицер, некоторым образом спортсмен, достигший того, о чем мечтал в детстве. Потому что я обладатель 8-го дана по каратэ, а это очень много. Причем единственный обладатель 8-го дана в России, которому данная степень присвоена коллегиально тремя великими мастерами, а не отдельной федерацией. Вот, собственно, и все. Ну, и основное — это то, что, наверное, должно определить личность человека самым главным образом: я человек православный и страшно этим горжусь. Теперь ― точно все.

— Если коснуться той стороны жизни, которая на сегодняшний день является по времени, по тому, какие силы Вы в нее вкладываете, основной… Что для Вас значат боевые искусства?

— Я бы не согласился, что это основное мое дело или задача… Я занимаюсь каратэ 30 лет. За это время любое дело превращается в привычку, возможно, даже в нехорошую. То есть боевые искусства занимают у меня кучу времени, но если сказать, что они такое для меня… Это примерно тот процесс, который совершает любой добропорядочный гражданин, когда чистит зубы. Если он их не почистил, то чувствует себя очень неловко. Так вот, для меня то, чем я занимаюсь,— многолетняя привычка, любимая, выпестованная, но привычка. Когда меня спрашивают: «О чем бы вы хотели поговорить в части каратэ?», я искренне отвечаю: «Ни о чем». Потому что сказать, что у меня какой-то жуткий интерес к этому делу, было бы неверно. Это просто образ моей жизни, то, что является неотъемлемой частью моей личности, но при этом не стало в жизни самым главным. Каратэ сделало меня тем, кто я есть, но при этом оно не довлеет надо мной.

По большому счету, боевые искусства для мужчины — это то, что позволяет сформировать характер, учит преодолевать трудности, организует личность, заставляя ее существовать в рамках задачи и ее достижения. При этом совершенно понятным образом детские мечты о том, чтобы стать сильным, дееспособным, в идеальном варианте ― непобедимым, реализуются через этот подвиг тренировок, самопреодоления, соревнований и, уж, миль пардон, драк, которые все-таки бывают у мальчиков, и это нормально.

Боевые искусства сегодня, к сожалению,— это некий маркетинговый процесс, который приносит очень большие деньги по одной простой причине: в наши дни боевые искусства являются именно спортивной дисциплиной. Они не входят в арсенал решения боевых задач. И даже тот рукопашный бой, который преподается у нас в армии в специальных подразделениях и похожих службах и структурах,— это всего лишь способ комплексной физической подготовки и психического укрепления военнослужащего для того, чтобы он был готов к лишениям и трудностям дальнейшей воинской службы. Поэтому рассматривать их как реальный арсенал выполнения боевой задачи было бы неверно. Но я хочу заметить, что если офицера спецназа лупят на улице,— это минимум неприлично. Потому как любой мужчина, считающий себя таковым, должен уметь постоять за себя и тех, кто в этом нуждается. Для этого ему и нужны боевые искусства.

Ну и перечислим: это все-таки спорт со всеми его атрибутами, прелестями и недостатками, это комплексная физическая подготовка для сотрудников силовых структур и примитивный способ оказать сопротивление любым посягательствам на вашу жизнь и честь на улице. Вот что в моем представлении боевые искусства. Если они не отвечают одному из этих критериев, то, к сожалению, это не боевые искусства, а просто искусства на уровне икебаны или оригами…

— А что можно сказать о тех случаях, когда для человека боевые искусства становятся действительно единственным смыслом и содержанием жизни?

— Я очень не люблю ограниченности ― в чем бы то ни было. Потому что люди, загнавшие себя в узкие рамки, себя обделяют. Добиваясь роста лишь в одной дисциплине, они упускают сопутствующие и не видят картины в целом. Человек, посвятивший себя боевым искусствам, но не знающий… ну, скажем, математики — человек неэрудированный. А личность — это категория комплексная. И я видел очень много мастеров достаточно достойных, состоявшихся, но при том амбициозных, горделивых и немощных в своей гордыне, и понимал, что тот путь, который они проделали в боевых искусствах, к сожалению, исковеркал их личность. Вот это беда. И здесь возникает та самая истина, что для меня храм и шире ― Тело Христово — Церковь гораздо более важны, чем вся та внешняя атрибутика и успешность, которые были достигнуты за эти 30 лет в том деле, которое, казалось бы, должно было быть самым важным в моей жизни.

— Вопрос, достаточно часто возникающий у верующих людей, каким-то образом соприкасающихся с боевыми искусствами. Боевые искусства, если иметь в виду в данном случае восточные единоборства, всегда воспринимаются как часть определенной не только физической или культурной, но и религиозной традиции. Эта традиция в любом случае не аналогична Православию, более того ― вступает в противоречие с ним. Каким образом, с Вашей точки зрения, это противоречие может преодолеваться и преодолевается ли оно вообще? Когда православный христианин занимается боевыми искусствами, не происходит ли измена тому главному, что есть в его жизни?

— Изменить Православию можно, даже поедая борщ, катаясь на велосипеде, загорая на балконе. Неважно, что мы делаем. Важно, как мы это делаем и что мы в это вкладываем. Мы вполне безболезненно ездим на японских автомобилях, сделанных в стране, исповедующей дзен-буддизм и синтоизм. И это никак нам не мешает. Если мы берем каратэ как некий набор прекрасных биомеханических решений и рассматриваем его с точки зрения православного русского человека и вместе с тем, с точки зрения принятой нами в свое время советской методической школы, то мы адаптируем его к нашим представлениям о способе тренировки, к нашим представлениям о внутреннем содержании процесса и устраняемся от несущественных вещей, таких как предположительные религиозные отправления, связанные с медитациями, иерархическим и каноническим отношением к основателям, учителям, и тому подобного.

Как ни крути, а некое сектантство в большинстве известных федераций — это обычная вещь. Поэтому отчасти я понимаю некоторых священников, которые активно пытаются доказать, что любое восточное единоборство в конечном итоге противоестественно для православного. Не редкость, когда основатель становится откровенным кумиром для занимающихся. Когда его портрету совершается ритуальное поклонение, почитание его имени возводится в абсолют, причем оскорбительный для европейца, когда начинается мифологизация образа, когда происходит явная подмена и исторических реалий, явная подмена самих принципов и сути происходящего, когда за откровенной ложью про этого человека скрывается желание погреться в лучах его славы.

Я не вижу ни одной причины, почему православный русский человек должен кланяться портрету Уэсибы[1] или тиражировать легенду про Ояму[2]. Кстати, Ояма в переводе с японского — «великая гора». А «Кекушинкай», который он создал,— это «Общество абсолютной истины». Такие незамысловатые имена и названия. Я не в плане критики. Я в плане реального отношения ко всему, что нас окружает. Обожествление человека при жизни или после нее оскорбляет истину. И здесь, еще раз говорю, необходима разумность, взвешенность и четкая определенность допустимых рамок по отношению к любому явлению.

Но вместе с вышесказанным я никогда не соглашусь с тем, что сектами являются все восточные единоборства без исключения. Все зависит от тех людей, которые возглавляют федерации, которые позиционируют себя, как учителей или тренеров и от того, что именно они несут своим ученикам с точки зрения своей личности.

— Вам приходится сталкиваться с той или иной мифологизацией Вашего образа?

— Я отношусь к себе с большим юмором и скепсисом. На то у меня есть основания, потому что никто не знает Кочергина лучше, чем Кочергин. И уж мне-то прекрасно известно, что я за фрукт. Поэтому мне глубоко удивительно, когда слышу какие-то истории, которые рассказывают мне про меня.

— А как вам удается с этим бороться?

— Я очень смешливый человек...

— Это понятно. Вы таким образом боретесь с тем, что могло в Вас самом от этого произойти. А как бороться с тем, что происходит в душах мифологизаторов?

— Я вообще прикладной психолог: я не зарабатываю деньги на спорте, я на спорт деньги трачу, почему у меня что-то и получилось. А деньги зарабатываю ровно одним: я занимаюсь прикладной психологией в области конфликтологии бизнеса, криминальных конфликтов и всего остального, что, в принципе, известно всем специалистам в этой области и стране. В связи с этим я осуществляю то, что можно условно назвать «прививкой». Дабы меня не возводили в роль болвана для почитания, я не упускаю случая посмеяться над собой сам, чтобы потом был повод сделать это кому-то еще. Это первое.

Второе. Именно Православие являет тот единственный Идеал, к Которому нужно стремиться. Исходя из этого, было бы странно рядом со Спасителем появляться еще каким-то «полугероям». Мы, люди православные, не имеем права на подобные вещи. И не должны оставлять в этом смысле кому-то «права» в отношении нас.

— Вы сами говорите, что происходящее в храме и сама принадлежность к Телу Христову для Вас гораздо важнее, чем то, что является на сегодняшний день Вашей профессией. Но как быть? Вы учите не только защищаться, но и наносить удары, а Господь говорит о долге подставить левую щеку после удара по правой…

— Я вижу в этой заповеди Спасителя указание на необходимость быть готовым принять любое испытание. Слабость порочна сама по себе, и человек имеет право подставить щеку лишь тогда, когда он точно знает, что выдержит этот удар. Это во-первых. А во-вторых, подставляя ее, он проявляет снисхождение к бьющему. Он делает это не от безысходности и слабости, а оттого, что понимает ― через силу ― свое право на это. Настолько он силен, что бьющий отобьет руку, а у получившего удар это вызовет только усмешку. Потому что мы не имеем права на снисхождение к злу и греху, мы имеем право, полученное через подвиг и силу, на доброту в отношении к людям, менее сильным.

Не идет речь о том, что нас будут хлестать, а мы будем с пиететом, с мазохистским наслаждением сладострастно подставлять щеки. Дело в другом. Я могу дать ударить себя только при условии того, что я точно знаю, что это решение мое, а не вынужденное. Я не слаб. Я не стою на коленях. Я в любой момент могу оторвать бьющую меня руку. Я ее не отрываю, потому что я могу себе это позволить. Как в свое время батюшка Серафим в лесу простил тех мужиков, которые пытались его убить, и предоставил судить их Господу…

— Вы в своей жизни часто позволяете себе подставить левую щеку?

— Простой пример. Я строю то, что сегодня называется Кои[3]. Я начал это делать тогда, когда заниматься этим лично для меня было абсолютным безумием. Я был полностью разорен, мне нечего было есть, на моей шее висели дети, жены, куча долгов. И вдруг я начинаю заниматься тем, что мне не то что не приносит денег, а забирает все, что у меня было. То есть алогичность была полная. В этот момент Господь, чтобы поддержать, очевидно, меня, дает мне возможность стать директором спортивного комплекса, совершенно неожиданным образом. Это как-то позволяло мне на тот момент сводить концы с концами. У меня начинает работать тренер, как мне казалось сначала, очень милый и приятный человеком, к которому я относился с большой теплотой. И это он почему-то воспринял, как проявление слабости. Он стал пытаться меня уволить, чтобы самому стать директором. Он стал писать доносы, он стал на меня кляузы какие-то писать и в итоге все подходило к тому, что один день и меня уберут, и я останусь и без своего проекта, и без куска хлеба. Причем все удивлялись: «Андрей! Ты же очень решительный и более чем сильный человек. Какой-то пьянчужка пытается тебя растоптать». Но я просто сердцем понимал: они не заставят меня быть похожими на себя. У них не получится. И как у меня ни чесались руки вырвать у него ноги из места, из которого они растут, я этого не сделал. Господь посмотрел на это и вдруг в один прекрасный момент Он, видимо, понял, что я выдержал это испытание. Приходит этот человек и пишет заявление об уходе. Я был удивлен крайне. И до сих пор удивляюсь.

— Не могли бы Вы рассказать несколько подробнее о Кои и о том, как этот проект родился и развивался? Так, чтобы это было понятно и совсем неспециалистам в данной области.

— Я начал заниматься советским спортивным каратэ в 1978 году, в год рождения федерации каратэ СССР. Не заниматься тогда каратэ было невозможно. Все занимались им, это было страстным желанием любого мальчика. В каждом подвале была своя группа, своя секция каратэ.

Мне повезло, я попал к удивительному человеку. Зовут его Николай Александрович Шеменьов, замечательный мастер, который сам создал собственное каратэ. За действительно микроскопический отрезок времени он ухитрился сделать из меня более-менее приличного бойца, и уже в 1980 году я был в сборной «Динамо», что практически означало чуть ли не сборную СССР. Потому что большинство чемпионов СССР в свое время были динамовцы. Я был юниором, среди юниоров чемпионаты СССР не проводились, и я страшно переживаю по этому поводу и по сию пору.

И ровно с 1978 года я никогда не бросал каратэ, и потом когда в 1983 году его запретили, я благополучно ушел в армию, из армии так же благополучно поступил в военное училище и стал заниматься офицерским многоборьем: стрельба, плавание, бег. Выполнил норматив мастера спорта. Но при этом я продолжал активно заниматься каратэ. И еще раз говорю: это стало привычкой. Просто я достаточно агрессивный парень и поверьте, жизнь постоянно мне подкидывала какие-то сюрпризы, где мои знания и силы, и агрессивность спасали не только мое здоровье или жизнь, но часто оказывались полезны и кому-то еще. Не хочу строить из себя Робин Гуда, но я очень тяжело переношу хамство, свинство и подобные тому вещи. Поверьте, мне нужно было уметь то, чему я научился.

Так вот, в 90-е годы я был очень востребован в этой стране и чувствовал себя великолепно, потому что пережитое до этого момента дало мне такой опыт, такое осознание собственной силы, что общаться с людьми мне было легко и просто, собственно и общались мы категориями очень простыми, понятийными. Причем могу искренне и честно сказать, Господь тому очевидец: сколотив очень приличный капитал, я не заставил никого проронить ни одной слезинки. Это были деньги, которые я заработал вместе с людьми, которых я выручал, спасал, которым помогал.

И в один прекрасный момент, когда мне уже казалось, что ничем другим я заниматься не буду, все заработанные мною деньги в одночасье вдруг исчезли. Они были в управлении группы товарищей. Группа товарищей почему-то их потеряла в каких-то непонятных сделках. И прожив несколько лет в роскошном номере в гостинице «Прибалтийская», я переехал в двухкомнатную «хрущевку», которую снимал за 60 долларов в месяц, где бегали крысы, и я реально собирал бутылки, потому что нечего было кушать.

Шок от произошедшего был настолько страшным, что я, можно сказать, не вставал с кровати порядка двух недель. Лежал, смотрел в потолок и понимал, что умру голодным под забором. Потом я поднял себя за шиворот и сказал себе буквально следующее: «Иди и делай хоть что-нибудь». Я вышел на балкон и тупо уставился на другую сторону улицы. Там я увидел дом, в котором находился спортзал. И я понял, что мне надо туда идти и заниматься каратэ. Потому что ничего другого в голову не приходило.

Почему именно каратэ — для меня большая загадка. Вместо того, чтобы идти и искать какую-то работу, вместо того, чтобы пытаться что-то вырвать от жизни из того, что у меня только что отобрали, я вдруг начал заниматься каратэ. Более того, у меня были волосы до плеч, и я пошел и побрил голову. То есть я пошел и выкинул старую жизнь как старую вещь. Просто пошел в диаметрально противоположном направлении.

Начиная с 1997 года, с года организации Федерации, я проделал фантастический прорыв, потому что Кои — это первая федерация, которая создана на территории России, не имеет патронажа в Японии и тем не менее добилась международной поддержки, и не просто поддержки, а реального удивления — как нам удалось создать такой продукт, не прибегая к помощи отцов-основателей, основываясь только на советской методической школе, которую я без сомнения имел, все-таки будучи мастером спорта, и при этом выступать по видам, которые, казалось, ничего инновационного уже не примут.

Мы так и называемся — «Каратэ русских улиц», и у нас самые свободные правила для контактных поединков. Называются они хокутоки. Кроме того, мы проводим контактные бои с деревянным оружием, с ножом, без специальной защитной экипировки. Практикуем бои новичков под названием лоукик-пати, которые по облегченным правилам позволяют новичкам зарабатывать пояса. Практикуем прикладную борьбу. При этом мы выступаем еще по большинству известных контактных дисциплин, включая так называемый микс-файт, тайский бокс, армейский рукопашный бокс и боевое самбо. А, да, извиняюсь, универсальное каратэ, которое возглавляет Руслан Акумов, мой очень близкий друг. И в таких разнообразных направлениях добиваемся определенных успехов.

Самый, пожалуй, значительный прорыв в том, что мы являемся основоположниками всего современного ножевого боя в России. И Россия — единственная страна в мире, в которой проходят регулярные чемпионаты по боям с ножом. Соответственно, начиная с 1997 года, мы не проиграли практически ни одного открытого чемпионата — нашего или любого другого. И это доказывает, что мы до сих пор в авангарде и в России, и в авангарде мировом.

Скажу более того: лично я не проиграл еще ни одного боя с ножом. И с гордостью могу сообщить, что я встречался с одним из самых выдающихся мастеров филиппинских боевых искусств с ножом Кристиа Парра Гилларде. Мы планировали 10 схваток, по исходу которых должны были определить некое процентное содержание побед. Но реально их было 7, потому что потом он, к сожалению, не смог продолжить бои. И я победил — 7:0. И я очень этим горжусь. Бои эти проходили в Мексике. Он ученик Ричарда Бустилло, гранд-мастера с 10 даном, проживающего в Америке.

Вот такой вот проект. И одной из замечательных черт этого проекта является то, что подавляющее число занимающихся у нас — это ребята православные и совсем серьезный процент — ребята русские. Мы специально так не делали, но так как-то сложилось и у нас очень мало ребят других национальностей (если, конечно, не брать латвийское отделение, где латыши в основном). У нас есть отделение в Германии, отделение в Мексике, в Белоруссии, на Украине. Там, соответственно, большинство составляет местный контингент.

— А что за народ приходит к Вам ― привлеченный тем, что он знает о Вас из книг или по роликам в Интернете?

— Человек что думает о Кои? О Кои думают то, что показывает у нас телевизор. А телевизор показывает очень небольшие кадры: Кочергин сидит, разрезает ногу и зашивает ее плоскогубцами и шовным материалом. Кровища и вот такой Кочергин, который коротает зимние вечера тем, что зашивает себе ноги. Потом Кочергина, значит, душат два амбала из спецназа в масках, и он тащит на себе этих двух бугаев в петле… ну, на том ролике 30 секунд. Потом Кочергин дубасит всех палками и орет матом… Получается какая-то банда отморозков совершеннейшая, а вот для молодых людей это оказывается крайне привлекательным. Они говорят: «Вот это жесть!», «Вот это красотища!». Кровища льется… Одного только не понимают, что это кадры семинаров, которые являются революционным тренингом, скачкообразным, когда за 3–4 часа я обязан создать такие условия, такой максимальный прессинг на обучаемого, что он будет вынужден сделать прорыв психического свойства, и не умея толком ничего, начать сражаться. Сражаться, невзирая на рассечение, кровь — все то, что является несущественным для взрослого человека.

Так вот, как ни странно, вначале люди приходили ровно те, которые страстно хотели научиться именно этому. Сейчас приходят люди, которые уже хотят приобщиться к тому, чем Кои стало для подавляющего большинства людей. Мы люди ответственные. Мы люди, граждански озабоченные. Мы люди, которых без сомнения можно назвать патриотами. А патриот не может быть слабенький, потому что знамя страны в хиленьких ручках не удержать — уронишь. Поэтому человек должен быть сильным, и мужественным, и ответственным. И идеальный способ обучения в этом смысле — это личный пример. Никакие слова не заменят поступков, которые характеризуют того человека, который пытается чему-то научить.

Есть японский трактат Хагакурэ[4] XVII века, в котором написано: «Поучать человека — значит обвинять его в слабоумии. Обвиняя человека в слабоумии, добиться позитивного результата невозможно. Единственный способ чем-то его поправить — это явить ему некий пример, который научит его без всяких слов». И ниже там же есть такой пример, уж извините меня за столь вольное отвлечение религиозного свойства… Когда у Будды спросили, в чем же смысл буддизма, он покрутил головой и, увидев распускающийся цветок, ткнул в него пальцем, не проронив ни слова. Все посмотрели на цветок, все поняли по-своему, но все поняли правильно. Это называется «джи-джи» — прямое указание.

Так вот, в нашем случае прямое указание — это когда мы являемся православными, русскими, патриотически настроенными людьми, которые готовы защищать свою страну и которым совершенно небезразлично, что в ней происходит сегодня. При этом каждый из нас четко понимает возможность проявления себя как гражданина, как спортсмена, как мужчины и так же четко понимает, невозможность каких поступков для нас существует. Мы ограничены понятиями нравственности православной, совести православной. И если ребята многие еще только в начале этого пути, то наши «ветераны», тренеры — это люди, в подавляющем своем большинстве уже не просто православные, но и в той или иной мере воцерковленные.

— Андрей Николаевич, эта картина представляется в достаточной степени идеальной. Все действительно так?

— 100%. Я не лгал вам ни секунды.

— Но ведь приходят изначально самые разные люди!

— Тут, видите, какая штука: приходили люди с совершенным с вывихом головы. Приходили для того, чтобы научиться резать кого-то ножом… А большинство людей так и думает, что Кочергин — это такой вот садист. И у него либо садисты, либо мазохисты. Так вот — ни тех, ни других у нас нет. Реально просто нет.

— То есть такие люди приходили, но они не оставались?

— Они вылетают за секунду.

— Механизм вылетания какой?

— Эти люди не готовы к подвигу, а у нас жутко тяжело. У нас тяжелые тренировки сами по себе. Очень много работы. А подвиг — это состояние души. Это преодоление мелочности, гнусности, извращенности. И если человек к подвигу не готов, он уходит сам. Самое смешное и самое забавное, что для меня бывает,— это когда в раздевалке ребята смеются искренне, радостно, глядя друг на друга, когда они друг друга передубасили, у них синяки под глазами, носы расквашенные и губищи, как помидоры. Здесь ведь что: они веселые и добрые. У нас самое милое и отрадное, когда происходит кровопролитный бой, он заканчивается и один помогает другому с татами уйти, потому что очень тяжело, они устали сильно, или он травмировался — ну бывает, мы чем занимаемся? И видна та теплота, которая существует порой даже между незнакомыми людьми, занимающимися одним большим делом.

— Это, может быть, не совсем традиционное представление о подвиге, но тем не менее, из Вашего опыта — помогает ли человеку подвиг на татами, совершаемый во время тренировок, в подвиге христианской жизни? Учит ли то, чем занимаются у вас ребята, самоотвержению, готовности поступиться собой?

— Что есть подвиг? Подвиг — это движение к свету. Когда мне говорят, что мы занимаемся боевыми искусствами, я опираюсь на философскую терминологию. Искусство — это духовное производство, направленное на улучшение окружающей действительности. У меня некое противоречие. Мы друг друга бьем. Чем же мы улучшаем окружающую действительность? А видимо, тем, что в этот момент мы преодолеваем то, чего боится подавляющее большинство окружающих нас людей. Страх — оружие диавола. И вот мы боремся с диаволом тем, что мы становимся смелее, сильнее, мужественнее. И в этот самый момент мы учимся той практике, которую можно применить где угодно.

Когда нужен подвиг поста и молитвы — это преодоление и человек преодолевает то, что он привык преодолевать в моменты, когда терпежа нет. Когда хочется, извиняюсь, и блевать, и убежать, и заплакать, потому что и больно, и тяжело, и не вынести. Но ― выносят. И становятся совершенно другими людьми. Не факт, что именно от этого они побегут в храм. Не факт, что, насмотревшись на Кочергина, они уверуют. С какой стати-то? Мы что, апостолы? Нет, конечно. Мы чумазые, мы те люди, которые есть, мы не строим иллюзий. Но при всем при этом, еще раз говорю, важен личный пример. Если кому-то интересно почему этот человек такой, я искренно совершенно говорю: «Потому что этот человек православный». И один из ярчайших примеров к моим словам — это наш национальный герой Федор Емельяненко[5]. Я искренне его обожаю именно как православного человека. Причем совершенно не идеализирую его как спортсмена, но четко понимаю, что именно вот этот подвиг его работы позволяет ему стяжать подвиг его веры и при этом он искренне совершенно говорит, что когда он пришел к Богу, то это стало самым большим событием в его жизни.

Вот и получается, что нет в сущности разницы между видами подвига. Вот вы не хотели делать утреннюю зарядку, вы заставили себя и вы сделали ее. Вы не хотели обливаться холодной водой по утрам, но вы заставили себя и сделали это. Вам невмоготу читать молитвы перед сном, но вы взяли и сделали это. И каждая из этих крупинок, несмотря на глубокую неравнозначность,— она и есть то, что не могли, да превозмогли. И каждый раз, каждую минуту, каждый час, каждый день своей жизни мы двигаемся к свету ступенька за ступенькой.

Не бывает подвига большого или маленького, потому что по сути своей они едины. Единственное, что надо понимать, что злодейство и подвиг — понятия несовместимые. Преодоление ради гнусных целей невозможно. Потому что они тянут человека вниз и его легко узнать по подавленности. Любой подвиг позитивен. Не бывает негативных подвигов. И люди, которые тренируются для того, чтобы убивать, уничтожать, калечить кого бы то ни было сообразно каким-то своим политическим, религиозным и иным вглядам — они беснуются, их видно издалека.

— И все же: что становится следствием занятий боевыми искусствами по преимуществу? Вариант первый: люди занимаются боевыми искусствами, воспринимают идею подвига и это становится залогом их движения к свету, в конечном итоге ― к вере. Вариант второй: у этих людей появляется ощущение того, что они несколько иные, что они обладают иными возможностями, нежели среднестатистический человек, что обязательно приводит к определенной гордыни и к очень большому соблазну ― многие проблемные вопросы своей жизни решать через этот комплекс, условно говоря, боя, который возникает вследствие занятий. Чего больше?

— Я категорически не критикую коллег. Я наложил на себя такое ограничение в жизни и свято ему следую. Единственное, что я могу сказать по этому поводу, это то, что так называемые боевые искусства… Знаете, мне этот термин вообще очень не нравится.

— А какой бы Вы предпочли?

— Да я дворняга, поэтому, безусловно, ― мордобой. А если не мордобой, тогда это и вообще не поймешь, что. Состояние сегодняшних так называемых боевых искусств — это продукт новейшего времени. Это послевоенное состояние мирового общества в целом. Не было таких феноменов. Не было огромных федераций, когда именно боевые искусства так называемые являлись основой боевой подготовки кого бы то ни было. Ну, предположим, фехтовальщика какого-то, когда холодное оружие превалировало. Маленькие школы, небольшие знания, передаваемые устным путем либо через создание формальных форм, так называемых ката или таолу по-китайски.

И вдруг кто-то понимает, что здесь можно капусты нарубить. И начинает организовывать ни больше, ни меньше, а некий сетевой маркетинг. И потому мы видим сейчас гигантские федерации, поборы, гениально выстроенную систему денежного налогообложения и пирамидально поднимающиеся наверх средства. Ни хорошо, ни плохо, кому-то нравится, кому-то нет. Мне не нравится. Я считаю, это аморально некоторым образом.

Так вот там, в этой всей апостасии нет основного. То есть человек не рассматривается как субъект изменений. Он рассматривается как часть организма, которая обязана существовать в неком обществе, где он уже является исключительным. Гордыня с первой секунды вступления в этот мир: «Ты другой, ты особый, ты с нами, а они — нет. Они не прикоснулись, а ты уже приобщен». Вот: на работе ерунда, жена замучила, очкарик, уши лопоухие, ну все, никто ты. И вдруг ты начал заниматься айкидо. И тут же всех победил. Они-то ведь не приобщились. И тебе говорят: «Тебе повезло, им — нет». Тебе уже хорошо, ты уже живешь в самообмане, ты готов за это платить деньги, тебе замечательно.

Еще раз говорю: не готов критиковать дальше, но это ярчайший пример. И так в каждой федерации, добившейся успеха, рожденной за рубежом. Самое неприятное, когда у нас под православными знаменами возникают подобные же феномены, эти феномены тиражируют совершенно оторванные от жизни понятия, решения… Гордыня, сектантство и деньги. Ничего другого.

Категорически заявляю, что я не получаю ни копейки денег со своего проекта. Исключение составляют мои семинары, благодаря им я зарабатываю деньги, которые, собственно говоря, и трачу на этот проект. У нас нет поборов с отделений, у нас нет поборов, которые поднимаются с учеников вверх до руководства федерации. Каждый занимается своим делом, воспринимая Кои именно как хобби, которое, возможно, и заполняет для кого-то значительную часть жизни.

— Как появились на свет Ваши книги? Вы всегда были пишущим человеком?

— Я в течение многих лет пишу и отвечаю на вопросы на нашем сайте[6]. Сайт этот сегодня ― номер один в России из числа посвященных так называемым боевым искусствам. Это самый посещаемый из подобных ресурсов в России, а возможно, и в мире.

Исходя из этого, в эпистолярном жанре я некоторым образом подкован. Более того, я пишу статьи на любые темы под заказ любого журнала ― в области боевой подготовки, конструирования оружия, прикладной технической подготовки.

В этой связи был накоплен достаточно большой материал, частью неизданный, частью оставшийся без продолжения на страницах Интернет-изданий. И первое, что произошло: по просьбе издательства «Крылов», которое обратилось ко мне с просьбой написать что-то более-менее интересное, родился «Мужик с топором».

По сути, это цитатник. Он объемный, поэтому не смотрится, как вырванные из контекста всплески и всхлипы, но, в принципе, это достаточно сумбурное изложение того, как я представляю себе некие понятия, категории жизнеобразующие, как то: жизнь, смерть, здоровье, долг… Неожиданным образом это оказалось востребованной книгой и люди с неподдельным восторгом начали о ней отзываться и комментировать, что для меня явилось неожиданностью. Ничего из того, что они не знали, я им не сказал.

— А книга, которая последовала за «Му