Что-то Мишаня не по фен-шую рассуждает. У нас вроде как концепция 2020 рулит, наноэнергетика и евроинтеграция, а он за индустриализацию и автаркию. Тебе же сказали:" Десталинизация!!!", а ты чего?

К главной теме «Новой индустриализации» мы подобрались наконец и не собираемся с нею расставаться как минимум в следующем номере. На самом деле были бы готовы посвятить ей все номера, поскольку ничего важнее, сложнее и интереснее дня сегодняшней России нет.

Кризис никуда не делся. И некоторые это уже заметили, предрекая «вторую волну». На самом деле будет и вторая, и третья, и четвертая... И «выход» из кризиса с неизбежностью будет похлеще «входа». Повторим: императивом кризиса является принуждение России к модернизации, поскольку уже «вторые» волны его раздолбают нашу сырьевую экономику. Можно еще раз упомянуть о неизбежности наступления эры сланцевых углеводородов — то есть дешевых и общедоступных, — но, даже игнорируя эту перспективу, очевидно, что просто конъюнктурное среднесрочное падение сырьевых цен, неизбежное с ударом очередных кризисных волн, нынешнюю российскую экономику добьет. И не только экономику, с учетом вызовов социально-политического и военного характера, которыми неизбежно сопровождается кризис. Это означает только одно — нам надо в кратчайшие сроки создать другую экономику. Какую?

Вот здесь и проявляется главное фундаментальное различие между двумя подходами к так называемой «модернизации». Давайте сразу оговоримся о презумпции добросовестности сторонников этих двух подходов, оставив за скобками непродуктивный нудеж на тему о том, что все это пустой пиар, или что, мол, все распилят и разворуют. Если по существу:

Концепция либеральной модернизации — назовем ее условно «сколковской» (ничего конкретно против Сколково не имея) — построена на скорейшей интеграции в мировые технологические инновационные цепочки, заманивание сюда глобальных структур, капиталов и технологий, заинтересованных (почему-то) в вовлечении российских интеллектуальных и материальных ресурсов в сферу инноваций. По сути это позиция подрядчика в рамках глобального разделения труда даже с амбициями побороться за место особо привилегированного подрядчика. При этом очевидно, что главным распорядителем и главным бенефициаром по определению будем не мы. В этой схеме не только нет места реальному суверенитету, он, в общем, и не нужен. Он мешает адаптации к глобальным рынкам и потокам капиталов и технологий. То есть страна должна выстроить максимальное количество адаптеров — финансовых, экономических, культурных, политических, чтобы как можно легче и быстрее подключиться к глобальной системе. И она нас полюбит. Естественно, эта концепция предполагает, что «капиталов в мире гораздо больше, чем в России», и если обеспечить «инвестиционную привлекательность», они к нам придут. Причем придут именно нас модернизировать. Этот подход, безусловно, обладает тем преимуществом, что он инерционен, неконфронтационен, естественен для действующей ныне модели глобального мира. Это шанс не только подзаработать на подряде, но и понравиться хозяевам этого мира. Шанс, что не будут обижать и даже, возможно, пустят дальше передней. Однако в контексте нынешнего кризиса все это просто неверно. Поскольку это кризис именно данной глобальной системы, которая в процессе него перестанет быть и глобальной, и системой. Проще говоря, все эти радужные мечты базировались на концепции непрерывного и неограниченного роста, концепции продуцирования новых и новых ресурсов, достаточных для освоения и адаптации «развивающихся» стран и народов. Это все напоминает мечты Украины о евроинтеграции. Построенные на древних сказках, как Евросоюз поднимал какую-нибудь Испанию и Португалию. Или Грецию. (Кстати, где она теперь, эта Греция?)

Ничего этого больше не будет. Нынешняя экономическая эпоха этим кризисом заканчивается (см. колонку Л. Бадалян и В. Криворотова — стр. 52). Даже игнорируя то обстоятельство, что Россия не сможет сохраниться как единый субъект и вообще как субъект, вписавшись на подсобные роли — Бог бы с ним с субъектом, для настоящего либерала это не существенно, — даже в этом случае никаких надежд «вписаться» нет. Внешняя конъюнктура для России на обозримую перспективу будет негативной (послушайте хоть того же Кудрина). А выше описанная модель полностью определяется внешней конъюнктурой.

«Новая индустриализация» предполагает восстановление индустриальной мощи России на новой технологической и социальной базе. Это единственная возможная модель сколько-нибудь автономного развития. То есть единственная модель развития в условиях неблагоприятной внешней конъюнктуры. И, естественно, эта модель, ориентированная на внутренние ресурсы и внутренний рынок. Страна нуждается в такой индустриализации, поскольку объективно потребность в обновлении материальной базы экономики колоссальная. Мы находимся на стадии массового выбытия машин и механизмов всех видов — станков, турбин, движков, самолетов. Эта потребность не рождает коммерческого спроса, поскольку в конечной фазе, потребительской, он закрывается лавиной импорта. Эта лавина, оплаченная сырьевой рентой, не только развращает страну, но и добьет ее в ближайшей перспективе, обрушив положительное торговое сальдо — единственное, на чем держится стабильность нашей системы. То есть, повторюсь, для выполнения такой задачи необходимо системно приступить к дестимулированию сначала импорта, а затем и экспорта. Поскольку экспортная зависимость ничуть не менее опасна, чем импортная. Опять же, из задачи автономизации возможностей развития вытекает необходимость максимальной реинтеграции. Нынешняя РФ просто мала для такой задачи с точки зрения потенциала внутреннего рынка. Опять же, строящаяся Россия станет гораздо более привлекательным центром интеграции, чем разрушающаяся. Есть, кстати, интересная деталь: наша промышленность не может справиться с постоянно растущим гособоронзаказом. Казалось бы, вот вам гарантированный, и надолго, спрос. Не хватает мощностей — почему бы не нарастить производство? Однако и здесь «крадется импорт одинокий». Это пока одинокий. Притом что массированное использование импорта в гособоронзаказе лишает Россию смысла самого гособоронзаказа. Как, собственно, и обороны.

Во всяком случае, страна обладает тем преимуществом при смене технологических укладов, что процессу этому в минимальной степени препятствует наличие действующих старых активов. Историческим средством для расчистки и списания таких активов служили войны. Однако мы справились с этой задачей вручную — как «красные кхмеры» с Пномпенем. При наличии воли, в первую очередь воли к самосохранению, задача всякой модернизации решается одинаково. На стартовом этапе это массовая закупка, иногда под ключ, предприятий, технологий, знаний и их носителей. В этом смысле модернизации Петра, Бисмарка, Мэйдзи, Сталина ничем не отличаются друг от друга. Различия только в источниках средств, способах их добывания и использования. Вот именно это конкретно мы и собираемся обсуждать.

И, наконец, с точки зрения сохранения политической и социальной стабильности, которая в конечном итоге опирается на легитимность действующей власти, «Новая индустриализация» — это насущная необходимость. Хватит делить, гнить и ныть! «Россия на стройке» — это единственно возможный конкретный материально воплощаемый лозунг, способный вернуть нашему народу смысл существования.