* * *

         Вся эта история вспомнилась мне недавно по какой-то ассоциации, но не прямой, а, как говорят математики, "от противного". Но очень противного. Представьте себе: еду по мирной, красивой, залитой солнцем Москве, включаю по случайности радио. А там какая-то дама, специально приглашенная в студию, рассуждает о будущем нашей страны.
         - Скажу крамольную вещь, - вещает в эфире дама, - но Россия станет великой страной, только когда войдет в свои естественные пределы. А громадная страна, от Калининграда до Камчатки, - это не естественные пределы.
         - А какие же естественные? - интересуется ведущий. - Московия какая-нибудь?
         - До Урала наши естественные пределы! - уточняет дама. - "Сверхдержава" - это идея. А мы живем каждый день с вами, дорогие мои слушатели. Нам нужно покупать еду, одежду, платить квартплату, ездить в поезде, видеть друзей, дарить им подарки. Мы живем каждый день, и мы должны жить нормально, как люди. Нужно ли для этого стать сверхдержавой? Не уверена!..
         Вся эта пошлость не стоила бы выеденного яйца, если бы так думала одна эта дамочка, у которой весь горизонт - в гости ходить да подарки дарить. Но вот что подобная система ценностей распространяется все шире, идеал обывателя отождествляется с ценностями демократии и почему-то ведет к развалу страны, куда более тревожно.
         Недавно российские СМИ бросились обсуждать доклад ЦРУ о грядущем распаде России. И знаете, что выяснилось? Никто даже не ужаснулся. Наоборот, когда радиостанция "Эхо Москвы" задала слушателям вопрос: "Считаете ли вы эту угрозу реальной для нашей страны?" - почти две трети (71 %) спокойно ответили "ДА".
         Во как! Нет, вы только вдумайтесь: две трети! Наших с вами сограждан! Позволяют себе такую святотатственную, такую недопустимую вещь, как сомнение в будущем существовании России.
         Как это могло случиться? Ведь еще недавно ничего подобного нельзя было себе представить. Мы всегда ощущали собственную страну как священный дар, полученный от предков. Защищали этот дар не жалея жизни. И вдруг свыкаемся, оказывается, с мыслью, что от России не останется ничего, кроме нескольких малозначащих государств? Я всерьез спрашиваю.
         Почему один и тот же народ в той, реальной войне держится до конца, а в этой, виртуальной, "холодной", мифической, вдруг теряет волю к победе, капитулирует и даже готов, в качестве контрибуции, сдать страну?
         Почему, когда была угроза, край, бездна, люди в буквальном смысле отдавали жизни, собственной кровью и телами защищали отчизну - а сейчас, когда ничего этого нет, тот же народ с такой легкостью признает свое поражение, объявляет об этом на весь мир, подвергает сомнению всю свою историю - и готов сдать отчизну на растерзание и развал? Куда делась способность к сопротивлению?
         Это необъяснимо. Может быть названа сотня причин и тысяча виновных - у нас насчет виноватых всегда все в порядке. Но, если по делу, тут нечто загадочное, и никакие гипотезы о происках забугорных спецслужб ничего не дают.
         Есть в русском народе какая-то тяга к крайностям. Что-то такое, что отражается в национальных поговорках: "пан или пропал", "все или ничего", "либо петля надвое, либо шея прочь"...
         Отчаянное самопожертвование, с каким отстаивали страну от фашистских полчищ, и необъяснимая апатия, постигшая многих сейчас, - это две стороны одной медали. Единый инстинкт национальной спайки, который в обоих случаях дает нестандартный результат. Тот самый народ, который тогда отчаянно сопротивлялся, сейчас разочарован. В этом разочаровании - та же страсть, та же способность сносить несчастья, но не позор. Жертвы, но не унижения. Тяготы, но не втаптывание в грязь, не очернение всего, ради чего мы жили. Доза этого яда оказалась большей, чем мог вынести российской народ.
         Приведу размышление человека, которого возмутившая меня интеллигентная дама наверняка почитает, но плохо прочла.
         "Никакое количество русских... еще не образует народ. Это чистое количество, эта пшеница человеческая жаждет быть размолотой, обращенной в муку, выпеченной в хлеб. Состояние зерна в хлебах соответствует состоянию личности в том совершенно новом и не механическом соединении, которое называется народом. И вот бывают такие эпохи, когда хлеб не выпекается, когда амбары полны зерна человеческой пшеницы, но помола нет. Политическая независимость больше не делает народа. Только бросив свой мешок на новую мельницу, под жернова новой заботы, мы получим обратно уже чистую муку - нашу новую сущность как народа".
         Это пророчество написал не какой-нибудь идейный государственник, а замученный в лагере великий поэт О.Мандельштам.
         Сейчас мы - механическая сумма частных граждан, электорат, население. Но не народ в том глубинном понимании, о котором говорит поэт. Не люди, объединенные чувством причастности к целому, общенациональному пониманию смысла и жизненной цели.
         Гитлер о таком противнике даже мечтать не мог. Он боролся именно с народом - и проиграл. Но вот подточилась какая-то спайка, и вдруг тех самых людей, которые могли выдержать войну, блокаду, отступление, приглашают стать коллаборационистами, способными лишь выживать, но отнюдь не выстаивать.
         Позор, унижение выбивают из народа кураж. Произошел обвал - насаждая чернуху, переписывая историю, лишая прожитую жизнь смысла, превращая людей в частных, тихой сапой стремятся покончить с русским народом, лишить его чувства общности, сделать каждого человека отдельным и отчужденным. Народ как бы опустили перед лицом истории, отменили право на существование. Как следствие - утрата воли к жизни, способности к сопротивлению, готовность признать свое историческое и национальное поражение. Никто - ни политик в Кремле, ни солдат в Чечне, ни олигарх, ни последний забулдыга - сегодня не ощущают себя частью единой национальной сущности. Огромная, стосорокамиллионная страна висит в воздухе, лишенная цели и точки опоры. Обрублена смыслопорождающая ветка.
         И все-таки что ни говори, как ни крути, куда ни кинь... - все равно где-то внизу, подспудно, это чувство общности тлеет. И разгорится, когда "дойдет до горла". Какие бы обманы ни происходили, какую бы холодную войну ни проигрывали - все равно пока есть хотя бы два русских, сохраняется этот записанный в основном национальном инстинкте духовный код. Он обязательно проснется. Тогда покажем, что еще можем выстоять. И включим второе дыхание, третье, четвертое. Тогда вернется и драйв, и энергетика, и пассионарность.
         Сегодня мы питаемся прогнозами, делаем пессимистические выводы. Но эти прогнозы и выводы слишком линейны, они рождены рационалистической, европейской логикой. На деле страна стоит на ином цивилизованном принципе. Мы лишены формы, но не стержня. Нас можно унизить, но не победить. Здесь держит какая-то иная скрепа, чувство причастности к земле. Оно прорывается спорадически. В скучной повседневности его, может, не видно.
         Сейчас нас так же, как в сорок первом, хотят приговорить к поражению. Но эти пророки могут так же ошибиться. Потому что еще не подступило. Нас в этом убеждают, и мы так же отступаем, сдаем позиции одну за другой. И историю, и территорию.
         Но хочу сказать всем тем, кто уже привык к мысли о грядущем распаде России: не дождетесь! Или, выражаясь по-западному, "мне очень жаль, господа". Наши предки осваивали суровые просторы страны не потому, что преисполнялись предчувствий о нефти и газе. Мы любим эти земли, наши пращуры выбрали их для жизни. Вот и весь разговор.

* * *

         Эта детская история имела неожиданное продолжение. Недавно был в Германии. И вот на деловом обеде слышу, как один бизнесмен с немецкой стороны рассказывает между делом, что его отец воевал в России. Был ранен, вылечился, вернулся. Однако всю жизнь возвращался мыслью к той боевой ситуации, где его подстрелили. Дело в том, что когда врач вынул пулю, он был поражен. То была немецкая пуля. Хотя стреляли с русской стороны.
         - А на каком фронте это было? - спрашиваю.
         - У вас он назывался Белорусский фронт.
         Я хотел уточнить название местечка. Но не стал. А вдруг это оказалась бы та самая пуля...