Латинский Запад и Православный Восток: Два пути апостасии — один драматический итог на пороге Третьего Тысячелетия

Что же является религиозно-философскими основами европейской культуры — этими религиозно санкционированными и поэтому абсолютными этическими параметрами христианской культуры вообще? Это очевидное представление о земной жизни как об испытании перед жизнью вечной и Царстве Божием, о четких границах добра и зла и свобода воли — Дары Святого Духа, а также идея этического равенства людей, которая не позволяет относиться к любому человеку как средству для целей другого и подвергает и царя, и раба единому Суду на основе одних и тех же критериев, обобщенно изложенных в Заповедях и Нагорной проповеди, истолкованных также Св. апостолом Павлом.

Эти основополагающие представления о смысле и целях человеческой жизни и породили христианскую культуру, которая представила миру уникальные достижения во всех сферах человеческой деятельности — от государствостроительства до искусства и техники. Причем эти достижения отличает не только величие масштабов, но и уникальная универсальность нравственной парадигмы, впечатляющая этическая цельность.

Интерпретация верховной власти — как власти от Бога, а значит, как служения породила невиданное ранее отношение к правам и обязанностям правителя, который становился воплощением этического идеала и долга в противоположность языческому — quod licet jovi non licet bovi (что дозволено Юпитеру — не дозволено быку).

Идея тождества греха и преступления, проистекающая из всеобъемлющего характера христианских заповедей, составляющих нравственную парадигму и побудительный мотив всей осознанной жизни христианина, стала этической основой правового сознания и философии права, что породило корпус права, в котором закон следовал нравственной оценке религиозного канона.

В области хозяйственной деятельности доминирующим принципом (по крайней мере исходным) становилась этика достаточности, но не прибыли. Это определило круг нравственно оправдываемых побудительных мотиваций к экономической деятельности, исключающий ростовщичество, осужденное в Священном Писании.

Художественное сознание, пронизанное христианским духом, породило каноны искусства и литературы, живописи и архитектуры, породило само четкое представление о том, что во всех областях творчества может быть красота и уродство, норма и извращение, гармония и какофония, хороший и плохой вкус. Все это провозглашало и подтверждало, что критерии добра и зла в параметрах художественного и интеллектуального выражения человеческой натуры — есть абсолютные, но не относительные понятия.

Великая европейская культура в собирательном смысле этого понятия была порождена грандиозным испытанием свободной воли человека и страстями и муками его души в метаниях между осознаваемым долгом следовать добру и вызовами и соблазнами зла. Эта культура породила героя как воплощенный долг. Пламенное и естественное желание человека выразить эту борьбу, пронизывающую всю полноту его духовной, физической, семейной, общественной, национально-государственной и хозяйственной жизни породило невиданное разнообразие жанров и форм.

Где апогей, в чем предпосылки подъема и причины творческого упадка параллельно с ходом «прогресса» и обретением все большей «свободы»? Что такое на самом деле Возрождение и Просвещение, с которыми принято связывать подъем европейской культуры?

Эпоха гуманизма, Возрождение утратили эсхатологичность мысли, а вселенские устремления окончательно материализуются, что и было пресловутым «прогрессом». После Просвещения, отдавая безусловный приоритет внешним атрибутам свободы, позитивному праву и пренебрегая критериями свободы внутренней, философский либерализм неизбежно утрачивал побуждение к духовному идеальному, еще присущее древу гуманизма, на котором либерализм вырос как плод. Но гуманизм был детищем все же христианского духа с его приматом идеального, горнего (отсюда героизм европейской культуры), погубленного прометеевской гордыней. Отход от религиозного содержания категории личность неизбежно отбрасывал к дохристианскому, даже до-аристотелевскому и до-платоновскому толкованию человека, его прав, свободы. Уже с Платона и его непревзойденного для своего времени определения человека как смеси животного и божественного, свобода имела смысл прежде всего ради вознесения человека на его «звездную родину», построения «града Божия» (Бл.Августин). Равнодушный к внутренней свободе, либерализм все отчетливее обнаруживал черты третьесословного либертарианства, рожденного реформацией и ростовщиком, который становится «привоем», генетически побеждающим в гибриде, ибо судьба подвоя — быть срезанным до корней…

Постепенно опустошая свою душу, человек одновременно обожествлял свою земную природу, извратив идею богоподобия в богоравность, человек логически шел к идее человекобожия. Излюбленный образ Возрождения — человек-титан, Прометей, требующий у Бога отдать ему его (человека!) землю (»Muss mir meine Erde doch lassen steh’n!» — «…землю же мою оставь мне!»- Гете). Теперь человек — властелин земли и провозглашает свое право вершить ее делами и обустраивать ее уже «по собственному образу и подобию». Неизбежное при этом сосредоточение на земных потребностях приводит в конечном итоге «Возрождение» к вырождению духа и высших ценностей — религиозных, национальных в сциентистский скепсис, — утрату нравственной «ответственности за судьбу мира» (Ф.М.Достоевский). Отчуждение становится темой западноевропейской позитивистской философии